СКАНЫ ФОТОГРАФИЙ ИЗ КНИГИ «С ЭТОГО МОМЕНТА» - ЧАСТЬ 1

В 2011 году вышла книга мемуаров Шанайи «С этого момента». Наш сайт освещал промо книги, мы выкладывали фотографии, транскрипт шоу Опры Уинфри, интервью с Рэйсом Тэйлором, фрагмент из книги, напечатанный в журнале “Chatelaine”. Но книга содержала в себе и любопытные фотографии с комментариями самой певицы. Большая часть снимков ранее нигде не публиковалась. Я постаралась отсканировать эти фото, и постепенно добавлю их все на сайт. Но у меня нет намерений их выложить в одном альбоме, т.к. тематически они разные. Сегодня я предпочла вернуть в галерею раздел «Съемки клипов» (напомню, что зимой мы пережили маленький конец света, и не все разделы галереи возвращены на данный момент), и он пополнился шестью новыми фотографиями из книги Твейн. Комментарии к фотографиям читайте в галерее.

Dance With The One That Brought You

The Woman In Me (Needs The Man In You)

That Don't Impress Me Much

Man! I Feel Like A Wwoman!

В ближайшее время вас также ждут некоторые сюрпризы, связанные с книгой. Больше фото последует в дальнейшем.

В честь дня рождения Эйжи.

Отрывок из книги Шанайи Твейн 2011 года, «С этого момента»
Глава 25: «Наконец, дома»

Мы с Маттом не приняли твердого решения создать семью на раннем сроке нашего брака, но я была открыта для возможности когда-нибудь завести ребенка. Однако, у меня не было определенного периода времени в мыслях. Я также уважала предпочтение Матта вообще не заводить детей, хотя он не был против этого. Так что мы оба оставили этот вопрос не решенным. Когда тур “Come On Over” закончился, и я начала привыкать жить без переездов, мы приняли решение, наконец, завести ребенка. Я узнала, что беременна в ноябре 2000 года, и датой родов было назначено 22 августа 2001 года.

Мне не хватало моей семьи во время беременности, поскольку этой радостью я хотела поделиться не только со своим мужем, но и с женщинами в моей жизни. Женская компания помогает ощущать родственную связь с поддержкой других мамочек. Моя собственная мать умерла; мои сестры были на другом континенте <…>. Я чувствовала себя довольно одинокой в это время.

<…> Я уважала пожелания Матта о приватности даже во время беременности, так что свою семью я видела очень редко в этот период и в первые недели после родов. Я сожалею, что ни одной из моих сестер не было рядом в день рождения Эйжи. <…>

Прямо после полуночи в воскресенье 12-го августа 2001 года, почти за две недели до намеченной даты, у меня отошли воды. Мы с Маттом были дома в шато.

«Что теперь?», – спросил он нервно. Эйжа был его первенцем, так что для него это было так же ново, как и для меня.

Я убедила его, что нет необходимости торопиться в госпиталь, который находится всего в трех минутах езды; я сказала ему, что у нас около двадцати-четырех часов до рождения ребенка – ну, по крайней мере, я так поняла инструктора по методу Ламазы. «Давай примем душ и не спеша отправимся туда, – сказала я. – Нет проблем». Я совершенно не паниковала и не нервничала.

Даже спустя пятнадцать минут, до моих схваток было две минуты, затем одна минута, и они были столь сильными, что первый час после того, как отошли воды, я провела, согнувшись вдвое от боли. Мы позвонили моему акушеру, доктору Столлу, и я едва могла произносить слова, пытаясь объяснить происходящее. Он дал указания встретить его в госпитале прямо сейчас.

На момент нашего звонка доктор Столл наблюдал за звездами, когда метеоритный дождь персеидов освещал небо. Как он сказал мне потом, он не расстроился, что его оторвали от этого занятия. «Я был рад, – объяснил он, – Потому что подумал, что рождение новой жизни в момент, когда вселенная показывает свою магию, это особый знак».

Мы с мужем испытывали какое-то сверхъестественное вмешательство, поскольку на полпути до госпиталя мы столкнулись с желтыми мигалками и оранжевыми знаками объезда. Дорожные работы? В такой-то час? Вы, наверное, шутите.

«Есть ли способ проехать здесь? – спросил Матт. – Моя жена рожает, и нам нужно быстрее доехать в госпиталь». Человек, руководивший перекрестком то ли не понял ломанного французского Матта, то ли ему было все равно, что происходит – ребенок, бомба или конец света. Он просто указал в сторону более длинного пути. К этому моменту я чувствовала себя жертвой средневековых пыток, низ живота резало от боли.
Мы встретили доктора Столла на парковке госпиталя, и я не могла стоять прямо. Я была так смущена тем, что меня сковала эта обычная боль, но она сжимала меня и принуждала к этой вынужденной согнутой форме. Как бы я ни хотела контролировать свое тело и сохранить какое-то достоинство, мне пришлось войти в госпиталь скрученной. Где были моя сила, моя способность выносить боль и исполнить свое желание не поддаваться прессингу? Я усвоила важный урок: телу, готовому вот-вот родить все равно. Согнутая пополам, с натянутой улыбкой и сжатыми кулаками я смогла пройти в родильное отделение в этой позиции полу-на-корточках, но, тем не менее, на своих двух ногах после того как упрямо отказалась от кресла-каталки, предложенной врачом.

Мы вошли в темный, безумно тихий коридор родильного крыла. Весь свет выключен, мы не видели ничего перед собой после открытия дверей лифта. Доктор Столл прыгнул к выключателю и буквально зажигал огни, когда мы шли по коридору. Я была единственной роженицей той ночью, и, похоже, на этом этаже никого не было. Казалось нереалистичным, что этаж открыли специально для меня и моего ребенка. Я мгновенно засомневалась, что я была способна произвести на свет своего первенца, но внезапность и острота боли внизу живота накрыла и вернула меня к тому, где я была и что происходило. Никаких вопросов, я была готова родить здесь и сейчас – не важно, что! Определенно, я была в хороших руках в швейцарском госпитале с врачом, который принимал роды столько, сколько я жила на этом свете.

Конечно, после быстрого определения позиции ребенка, доктор объявил, что я расширилась на восемь сантиметров. Внезапно последовало внутривенное, и я была готова для родильного стола. Я ощущала себя немного индейкой, которую кололи, тыкали, обдирали, готовили к жарке. Все было новым и загадочным; несмотря на то, что я прошла курсы по методу Ламазы, я все равно не знала, что происходило, и что произойдет дальше. Все, что объяснялось на французском или ломанном английском, делало ситуацию более загадочной и пугающей. Я доверяла своему врачу, однако, и была уверена, что он знает, что делает.

До начала, правда, я поругалась с медсестрой из-за того, что считала, что времени попытаться родить в большой, круглой ванне, которую я намеревалась попробовать при первой же возможности, достаточно, но никто не воспринял меня всерьез и меня принялись усаживать. Не было времени экспериментировать с менее традиционными родильными методами отличными от лежания на спине. Боль усиливалась, а способность разговаривать меня покинула, так что я была согласна и на приемный стол. Я хотела поднять руку в смысле «остановитесь» и сказать: «Можно задержать мгновение и не так торопиться? Это слишком быстро, и, мне кажется, я не могу насладиться этим замечательным опытом». Но времени на всякие чудесные вещи вроде включения на стереосистеме моей любимой атмосферной музыки не было.

Ничто не имело значения, когда мой маленький сын родился на свет, и все в мире было чудесно. Я родила здорового мальчика, и какая разница, на каком столе и каким методом я его родила? Он был здесь, наконец. Его отец разрезал пуповину и искупал его в ванночке рядом со мной, затем доктор положил моего ребенка мне на грудь, чтобы я его покормила. Эйжа, наш маленький ангел. По-еврейски это значит «Господь Бог мой», и для меня это было словами ангела. В дополнение нам нравилось, что «Эйжа» звучит как Азия (по-английски – прим.). Это было оригинально, так что мы выбрали это имя еще до того, как узнали, мальчик у нас будет или девочка.

<...> Я была счастлива, когда моя сестра Керри приехала навестить меня вскоре после возвращения домой. Мой племянник Дилан тоже был с ней, и мне было приятно видеть детей вместе. Я расстроилась, узнав, что это ненадолго, что это лишь визит, и вскоре я снова буду без семьи. Большую часть времени дети были с нами, мы делали длинные прогулки у озера и наслаждались летней погодой. Однажды, катая Эйжу в его коляске у озера, мне пришлось остановиться, чтобы его покормить, и Керри сказала: «Я посмотрю, нет ли фотографов». Она привыкла к тому, что в Америке и Канаде мне нужно быть весьма осторожной на публике, и подумала (правильно), что я меньше всего хочу оказаться с обнаженной грудью в каком-нибудь таблоиде.

«Не стоит быть параноиком, – настаивала я. – Они едва ли обращают на меня внимание здесь».

Моя анонимность дошла лишь до этого, потому что спустя неделю фотография меня, прижавшей к плечу Эйжу, чтобы он отрыгнул, сразу после кормления, появилась в желтых сводках. Я никогда не узнаю, сфотографировал ли человек, снявший это фото, момент, когда я действительно кормила ребенка, и из приличия не продал его, или он просто упустил тот момент. Это было неприятное напоминание о том, что никогда не знаешь, наблюдают ли за тобой через линзы камеры и не фотографируют ли, даже в приватные, интимные моменты.

Он до Твейн уже дважды женат был. Причем, он явно не из тех мужчин был, кто тянет со свадьбой. А вот с детьми... может, ответственности такого рода боялся. С женой можно развестись, а отцом ты остаешься всегда, даже если не занимаешься ребенком.

Мне кажется, она сама виновата. Если между людьми есть доверие, можно объяснить возлюбленному, как важно для тебя что-то. Мужчине вообще надо все объяснять, иначе он все воспринимает как должное. Ему в голову не придет, что она ради него чем-то жертвует, если ему об этом не сказать.

Да. Без Кесарева, если ты об этом.

Оль, он не Мэтт, а Матт, потому что по-английски Mutt. Это прозвище, а не имя.
Думаю, дело тут было не в Матте, а в том, что у Керри в Канаде были свои дела.

Я склонна считать, что они как раз молодцы. Ребенок сам решит, хочет он быть в журналах или нет. Ему нужно позволить быть ребенком, а не звездой.

мне почему-то вообще всегда казалось, что выйдя за него, она наступила на себя и с вои желания. полностью переключившись на него и его образ жизни. растворившись в них и все оценивая с его точки зрения, поэтому и тут так получилось, нет чтобы сказать. обсудить, объяснить.... 

дела может и были, но думаю, если бы ее пригласили нормально, она бы задержалась подольше или бы приехала еще раз чуть позже. Керри, наверное. видела, что Матту это не сильно нравится.....ведь провела же она с Шанайей почти год во время съемок ее шоу, никакие дела не мешали.....

это да. но тот скрытый образ жизни, что она вела при Матте не могли не провоцировать папарацци на фотки из-за угла  Народ потому так делает, чтобы отбить охоту на такие материалы. Но тут каждый сам решает, что ему больше нравится 

спасибо, отличные фотки. жаль, что маловато  Шаня с сыном - вся светится 

В честь дня рождения Шанайи.

Отрывок из книги Шанайи Твейн 2011 года, «С этого момента»
Глава 1: «Так вот что со мной случилось»

Айлин Моррисон ждëт рождения своей новой внучки, второго ребëнка еë единственной дочери Шэрон. Стоит жаркий летний день, и у Шэрон роды. Ей двадцать лет, телосложением она чем-то напоминает птицу: длинные худые ноги, бледное и худое, как и колени, лицо, заострëнный носик. Шэрон, отличающаяся подвижностью и феноменальной гибкостью, особенно в области бëдер, много лет занималась гимнастикой. Она общительная, энергичная молодая женщина, которой нравится рассказывать о своей поразительной пластичности. Например, о том, как она может обхватить ногами шею или встать, немного раздвинув ноги, наклониться назад и без участия рук поднять лоскут, помещëнный на полу между еë ног. Своими зубами. Шэрон сердечна, добра и смешлива. Смеëтся привлекательно, открыто и пронзительно.

Роды у Шэрон выдаются долгие и трудные, боль становится невыносимой. Анестезия не применяется. Голос акушера оставляет мало надежды. Он сообщает, что ребëнок пошел ногами вперëд, больше не двигается и по-прежнему находится в родовом канале. Когда девочка, наконец, появляется на свет, то не издает ни звука, не совершает ни единого движения, не подаëт признаков жизни.

Пока Шэрон лежит на родильном столе, доктор быстро протягивает ей сигарету и зажигает еë. Именно! Сигарета в родильной палате. Молодая женщина понимает, что стóит готовиться к худшему. Она родила синюшного ребëнка, безжизненного.

Только вот чудесным образом новорождëнная девочка жива! Более того, она не будет испытывать никаких болезненных эффектов от временной нехватки кислорода во время трудных родов. (Не говоря уже о сигаретном дыме в родильной палате!)

В детстве мама часто рассказывала мне историю моего бурного, волнующего появления на свет – она всегда говорила, что из четырëх родов, эти были худшими. Вспоминая об этом, мне приходит на ум: Так вот что со мной случилось. Ха! Это многое объясняет.

В этой дымной родильной комнате в Канаде 28-го августа 1965 года родилась я. В том же году группа Rolling Stones выпустила свой первый хит номер один “(I Can’t Get No) Satisfaction”, был убит Малькольм Икс и вышел музыкальный фильм «Звуки музыки». Моë рождение не было столь знаменательным как случившиеся в том году исторические моменты, но для моей матери произошло чудо. Мы обе выжили в этих трудных родах.

Меня назвали Айлин Реджиной Эдвардс: Айлин в честь моей родившейся в Ирландии бабушки по линии матери – Айлин Моррисон; а Реджиной – в честь матери моего биологического отца, которую мы называли бабулей Эдвардс. Бабушка Айлин родилась в Графстве Килдэр, Ирландия, в семье англичан Лотти Ривс из Уэльса и Фрэнка Пирса из Англии. Когда моя бабушка была ещë ребëнком, Пирсы переехали в Пини, Манитоба, чтобы заняться фермерством. Я лично не исследовала генеалогическое древо Эдвардсов, но из рассказов матери поняла, что они смешанного франко-канадского и индейского происхождения. Учитывая также, что фамилия Эдвардс имеет английское происхождение, возможно, что и британские корни у них тоже были. Точное соотношение кровей – тайна, как и у многих канадцев. Первым европейским исследователем, достигшим Канады, был итальянский мореплаватель Джованни Кабото (по школьным учебникам больше известен как Джон Кабот). Он высадился в Ньюфаундленде в 1497 году. В последовавшие за этим столетия сюда прибывали многие исследователи из Европы разных национальностей, и границы между европейцами и коренными канадцами начали стираться, продуктом чего, в общем-то, являюсь я. Не считаю, что я преувеличу, сравнив себя с Хайнц 57, учитывая скрещение стольких национальностей за прошедшие века.

У моей матери, Шэрон Мэй Моррисон, была трудная жизнь. Когда ей было шестнадцать, она лишилась всех зубов во время инцидента в школе. Будучи кетчером (или бэк-кетчером, как мы называем его в Канаде) в софтболе, она нагнулась, чтобы блокировать нижнюю подачу у домашней базы. Бэттер со всей силы размахнулся и отбил подачу. Срываясь с места к первой базе, он бросил биту позади себя – прямиком в лицо Шэрон, сбив еë с ног. Бóльшая часть зубов была выбита от удара. Стоматология не была такой продвинутой как сегодня, поэтому единственным решением сделать так, чтобы у неë было из-за чего улыбаться (или, скорее, чем улыбаться), было удалить даже те немногие уцелевшие зубы и установить протезы. Можно только догадываться о том ужасе, который пережила тогда девушка-подросток, осознав произошедшее и поняв, что зубов у нее больше нет, и улыбка никогда не будет прежней. Уверена, что она, должно быть, чувствовала себя в какой-то степени лишенной молодости. Искусственные зубы для бабушек, а не для молодых девушек, которые следят за своей внешностью и жизнь которых полна причин для улыбки.

В восемнадцать лет Шэрон влюбилась и обручилась. Вместе со своим женихом, Гилбертом, она ждала первенца, но молодой человек погиб в автомобильной аварии незадолго до появления на свет моей старшей сестры Джил. В следующем, 1964, году моя мама познакомилась и вышла замуж за моего биологического отца, Кларенса Эдвардса. Я была их первым ребëнком, а через два года появилась моя младшая сестра Керри-Энн. Мама и Кларенс развелись, когда я была ещë совсем маленькой. На основании одной поблëкшей фотографии, которую мама сохранила с их свадьбы, у меня сформировалось туманное представление о моем отце. Он был довольно невысокого роста с кожей оливкового цвета и тëмными волосами. Благодаря этой фотографии могу сказать, что мы с Керри унаследовали его зелëные с ореховым оттенком и миндальной формы глаза, поскольку у нас определенно не мамины маленькие круглые глазки шоколадного оттенка. Мне он был интересен: я хотела вблизи рассмотреть цвет его глаз, услышать его голос, узнать его как такового, но я его не знала и не испытывала привязанности, а поэтому и не скучала по тому, кого не знала.

Я знала, что он существует, что у него, вероятно, больше никогда не было детей, он не женился во второй раз, но долгое время жил с женщиной, у которой были свои дети. Знала я также, что он работал машинистом, жил в Чапло и был одним из семи детей в семье. Мне часто было интересно, что он думал обо мне и думал ли вообще. Наверное, думал, потому что мама рассказывала, что это больше мой отец Джерри не хотел, чтобы Кларенс принимал участие в нашей жизни, дабы избежать путаницы в семье. Джерри тяжело работал и сталкивался с ежедневными проблемами, связанными с воспитанием не своих детей, поэтому он чëтко формулировал свои желания, и нужно было выбрать одного из двух – у меня не могло быть двух отцов. Я решила, что это честно.

После развода с Кларенсом мама осталась матерью-одиночкой с тремя маленькими дочерьми. Она обратилась за поддержкой к своей матери, и мы переехали в крошечный фермерский домик моей бабушки Айлин, находившийся на краю Тимминса в маленьком округе под названием Хойл. Не припоминаю, чтобы бабушка работала где-то вне дома, но помню, как мама, перебиваясь случайными работами, в течение короткого времени была официанткой и кассиром. В остальном она сидела дома с нами. Роль матери-одиночки в 1960-х годах была незавидной, да и вообще продолжение образования и профессиональная деятельность с целью обеспечить семью не были распространены среди молодых женщин. В идеальном случае большинство девочек заканчивало среднюю школу, выходило замуж за человека, способного обеспечить семью, и рожало детей. Таковой была норма, и моя мама явно из неë выбивалась.

В Онтарио у мамы было мало родственников: в Тимминсе жил только один брат с пятью своими детьми. Остальные родственники по-прежнему жили западнее, где изначально после переселения из Ирландии поселились наши прадедушки и прабабушки.

К тому времени как мама обзавелась собственными детьми, бабушка уже долгое время была вдовой моего дедушки, Джорджа Моррисона. Он был неизлечимо болен тяжëлой формой гангрены обеих ног, когда мама ещë была довольно юной. Бабушка воспитывала еë одну, потому что еë брат был старше еë на пятнадцать лет и покинул дом, когда мама была ещë маленьким ребëнком.

Бабуля Айлин была красавицей с белой кожей, экзотическими голубыми глазами и ярко выраженными скулами. Она была высокой и стройной, но имела более плотное телосложение, чем моя мама, похожая на своего худого кареглазого отца. Бабушка обладала внутренней и внешней красотой и источала теплоту, которая дарила мне чувство безопасности и заботы. Она наполняла дом спокойствием.

Помню, как бабушка готовила нам манную кашу, которую она варила до полного расщепления комков и подавала с жëлтым сахаром и свежим цельным молоком, доставляемым ежедневно молочником. Бабушка умела поддерживать порядок в доме. Например, заботилась о том, чтобы наши простыни и наволочки были чистыми, а в печи всегда что-то выпекалось: хлеб, пирог или масленые пирожные. Она оставляла свои пироги остывать на подоконнике, как женщины в телевизионных рекламах комбижира Crisco. Особенно вкусными были еë пироги с черникой и яблоками. Моим любимым из этих двух был черничный пирог. Чернику можно было собирать в течение короткого периода с середины июля по начало августа, что еë выделяло, так как достать еë в другое время года было невозможно. Свежий, тëплый кусок был заслуженной наградой мне за долгие утренние сборы этих крохотных ягодок и борьбу с собой, дабы не съесть больше ягоды из своего ведра, чем принести домой. Как же мне не хватает этих черничных пирогов!

Чтобы скоротать время, пока пирог остывал, я играла в поле со своими сëстрами, бегая через высокую золотистую траву, и чувствовала себя ребëнком, живущим на съемках таких телепрограмм 1960-х как «Зелëные просторы» и «Бонанца». Я была счастлива и любила жизнь. Поле не принадлежало моей бабушке, но плотно примыкало к фермерскому домику, где мы жили, и будто принадлежало нам. Лето в фермерском домике в Хойл казалось длинным в хорошем смысле слова.

Эти тëплые размытые воспоминания о моих первых пяти годах жизни это всë, что я хочу помнить? Или, когда моя бабушка Айлин была с нами, всë действительно было так хорошо? Я не уверена, но полагаю, что все действительно было так хорошо, ведь ото всех, кто еë знал, я слышала о ней только хорошее. Лучше деталей я помню чувство заботы и удовлетворенности, когда моя бабушка Айлин была рядом.

Моя сестра Джил, будучи на два года старше меня, первой пошла в школу. Помню, я, прислонившись носом к венецианскому окну в нашей гостиной, с завистью смотрела, как она спускалась до конца подъездной дорожки и садилась в школьный автобус. Я была рада за неë, но чувствовала себя покинутой; я тоже хотела пойти. Даже тогда, в возрасте трëх лет или около того, я жаждала независимости и сильно желала отправиться в неизведанные места. Насколько я помню, я была беспокойной и страстно желала «идти», даже если не знала, куда. Я не знала, что происходило после того, как моя старшая сестра исчезала на том огромном желтом автобусе; я знала лишь, что я не хотела не идти.

Моей матери пришлось пережить пару потерь и родить нескольких детей, прежде чем она встретила мужчину, с которым исполнила свадебную клятву «Пока смерть не разлучит нас». Когда мне было около четырëх лет, мама познакомилась и вышла замуж за парня по имени Джерри Твейн.

Джерри, индеец оджибве, родился и вырос в северном регионе Онтарио; его мать происходила из резервации индейцев Матагами, а отец – из резервации острова Бэар на Темагами. Джерри был светлым, очаровательным человеком с игривым характером и большим запасом шуток и приколов. Отличительная особенность его смеха состояла в том, что, когда он смеялся, его «адамово яблоко» дëргалось то вверх, то вниз. Он часто прикрывал рот рукой, когда надрывался от смеха, фыркая и ловя воздух сквозь пальцы. Посмеяться он любил. Джерри был добрым, дружелюбным и остроумным. Мою маму с Джерри познакомила ее хорошая подруга и его старшая сестра, Одри Твейн.

Мой новоиспечëнный отчим был не намного выше моей мамы; около ста семидесяти восьми сантиметров – может, сто восемьдесят, если посчитать копну его волос. Этническую принадлежность Джерри было сложно определить на глаз, и я помню, что он часто шутил о том, как однажды встретил каких-то азиатов. Они приняли его за своего и стали говорить с ним на своëм родном языке, пока не услышали его ответ на местном диалекте, в котором сочетание th произносится как t, а гласные тянутся, почти поются. Он всегда получал удовольствие, когда его принимали за мексиканца, например, или, может, за кого-то с Ближнего Востока. Помню, впервые увидев в новостях Саддама Хусейна, я подумала: «Ого, этот парень так похож на папу!» Хотя наиболее заметными чертами Джерри были его смуглая кожа, глубокие карие глаза и чëрные волосы, один из его дедушек, Люк, был шотландцем с белокурыми вьющимися волосами и светло-голубыми глазами. Занимательно но, как мне рассказывали, мой дедуля Люк с младенчества рос в индейской резервации. Белые корни Джерри проявились в светлых веснушках на его лице и, особенно, в текстуре его курчавых волос; у него не было прямых, блестящих локонов, которые обычно ассоциируются с представителями коренного населения американского севера. Если забыть о кудряшках и небольшом количестве веснушек, он явно выглядел как представитель национального меньшинства. Вопрос был лишь в том, какого. Мы с Керри сошлись на том, что он был похож на Джорджа Джеферсона из комедийного сериала «Джеферсоны». Он не только внешне напоминал нам папу, но также обладал своеобразным чувством юмора.

Мы все переехали в сравнительно маленький, разноуровневый арендованный дом на Норман-Стрит в Тимминсе. <…>

Наша бабушка переехала в дом на Норман-Стрит вместе с нами. Джерри не протестовал против того, чтобы его новая тëща жила под той же крышей, что и его новая семья. Более того. Он любил бабулю Айлин за еë доброту, заботу и честность (не говоря уже о еë восхитительных пирогах). «Она святая», – говорил он.

У меня сохранились кое-какие яркие воспоминания о проживании в доме на Норман-Стрит. Например, мой первый урок по мойке посуды. Бабушка поставила меня на табурет и, в общем-то, позволила навести беспорядок из пены и воды в кухонной раковине. Первая драка между мамой и Джерри, которую я помню, также произошла в этом доме. Я не припомню, чтобы во время их скандалов дома когда-либо присутствовала бабушка, и я никогда не слышала еë комментариев по этому поводу. Трудно представить, тем не менее, что она не была в курсе насилия, потому что они с мамой были очень близки, и на теле мамы были очевидные следы побоев. Отец отзывался о бабуле Айлин исключительно хорошо, и она всегда была вежлива с ним, независимо от того, что она чувствовала, знала или думала о его отношениях с еë дочерью. Поскольку она никогда не говорила об этом при нас, детях, я могу лишь догадываться о том, как сильно еë тревожили эти насильственные отношения.

<…>Когда заканчивалась драка, я желала лишь, чтобы жизнь вернулась в нормальное русло как можно скорее, будто ничего и не происходило.

Я говорю о нормальности в хорошем смысле этого слова – когда они не дрались, родители демонстрировали любовь и привязанность друг к другу. Папа часто подмигивал маме специально, зная, что мы смотрим. Мы смущались и краснели. Он обожал щипать еë за задницу. Он подкрадывался к ней, прикладывая палец к губам – таким образом он давал нам сигнал не шуметь и наблюдать, как она подпрыгнет от неожиданности. Он вообще открыто делал маме комплименты, особенно хвалил ее ноги, говорил, что они у нее красивые, и ей следует чаще носить юбки и показывать их. Маме откровенно льстили его слова обожания, и я ощущала искреннюю любовь между ними. Несмотря на то, что я хотела защитить маму от папы во время драк, я никогда не ругала и не обвиняла отца в них. Для меня они оба были жертвами финансовых проблем – ключевой причины вспышек насилия, и я считала, что им обоим стóит лучше знать, что они оба ответственны за то, что их ссоры выходят из под контроля. Маму я жалела больше, потому что из них двоих физически она была слабее, а потому и уязвимее, но я не считала, что она менее ответственна за подстрекательство к разборкам.

Когда, наконец, пришла моя очередь пойти в школу, желание следовать за моей старшей сестрой неожиданно испарилось, как только я поняла, что мне придëтся проводить целый день в компании незнакомцев. Не знаю, чего я ожидала, но Джил, казалось, нравилась школа, и мне было любопытно, что же ей так нравилось. Я всегда была любопытной натурой, готовой исследовать и открывать; но меня пугало, что покорять новое я буду с людьми, которых не знаю. Я предпочитала лучше быть одной, чем с незнакомцами, и в детстве я чувствовала себя вполне довольной в уединении. Честно говоря, я и сейчас такая. Не одинокая, а одна наедине со своими мыслями, эмоциями и размышлениями.

В первый день в школе, когда мама привела меня в класс, который я прежде никогда не видела, и передала воспитательнице детского сада, я чувствовала себя неуверенно и крайне паниковала. «Айлин, – обратилась ко мне женщина, – почему бы тебе не пройти и не сесть на пол с остальными детьми». Она добавила нечто вроде: «Сейчас же!» – и жестом указала маме уходить, прежде чем я что-то смогла возразить. Когда мама повернулась к выходу, меня захлестнул бешеный ураган эмоций. Меня бросило в жар, на глаза навернулись слезы, которые размыли еë фигуру, и дальше я видела лишь тëмную, длинную кляксу, покидающую комнату. Вот так, она ушла.

Я была в бешенстве! Я чувствовала себя жалкой и опустошëнной из-за того, что мама могла оставить меня с этой дамой, которую я даже не знала, и с детьми, с которыми не хотела знакомиться. Но знала, что мне не стóит бежать следом за матерью и умолять еë остаться. Я чувствовала, что мне нужно быть храброй и вести себя как большой девочке. Помню, я понимала, что мне нужно остаться, а маме нужно уйти, и мне нельзя было создавать вокруг этого шумиху. Я тревожилась из-за разлуки с ней и мучилась, стараясь этого не показывать.

Продолжение дня было лучше. «Время музыки!» – объявила воспитательница. Нам разрешили порыться в музыкальной коробке и вытащить тот инструмент, на котором мы хотим играть. Там были палочки с выступами, которые нужно тереть друг о друга и получатся щëлкающие звуки, разнообразные трещотки, бубны, колокольчики и другие шумные ударные инструменты. Это мне начинало нравиться! Мне понравился мой первый сеанс музыки, и я не могла дождаться следующего. К сожалению, музыке каждый день отводилось лишь несколько минут, потом наступало время расстелить на полу наши одеяла и поспать. Меня это бесконечно огорчало, потому что казалось, будто как только мы начинали играть музыку, пора было прекращать. Я хотела играть с инструментами весь день. Сейчас очевидно, что мое стойкое желание создавать музыку – настоящая страсть – развивалось уже тогда. Я впервые держала в руках музыкальные инструменты, и это было всë, что я хотела делать.

Ко дню окончания средней школы я успела сменить семнадцать разных школ. Кстати, даже за время посещения мной детского сада семья переезжала дважды. Трудно так часто быть новенькой, но сейчас я вижу преимущество в том, что училась приспосабливаться к переменам.

Мне было семь, когда у родителей появился их первый общий ребенок, Марк. Еще до того как он вырос из пеленок, они усыновили второго. Одри Твейн, старшая сестра Джерри, умерла вскоре после рождения мальчика, названного Дэрилом. Вопрос о том, что делать в виду сложившихся трагических обстоятельств, не стоял; и мама, и папа, не колеблясь, приняли своего племянника в свой дом. Таким образом, «Банда Твейн», как называла нас мама – из пяти детей от двух матерей и четырех отцов – приобрела свой окончательный вид.

И в таком составе Банда Твейн отправилась в сумасшедшую поездку по жизни, наполненную взлетами и падениями, как крутая американская горка.

А тут сканы и комментарии.

kkostino, хоть в этот раз ты меня хвалишь)))

Отрывок из книги Шанайи Твейн 2011 года, «С этого момента»
Глава 31: Зеркало заднего вида

Я носила много разных причесок в своей жизни, от длинных и прямых до высоких и волнистых, длинных и волнистых, зализанных назад, челки, без челок, даже коротко стриженные и рыжие для клипа “That Don’t Impress Me Much”. Я всегда искала что-то новое ради собственного интереса, и однажды мне в голову пришла мысль, что я хочу косички. Каскад из множества мелких длинных косичек, спадающих по моей спине. Ну, косички я получила. Эксперт по плетению волос пришла, чтобы создать мой образ для телевизионного шоу, которое я снимала следующим вечером в Далласе, Техас, перед живой аудиторией.

Дейзи, приятная женщина, которая пришла заплетать мои волосы, прибыла с кучей брюнетистых прядей, чтобы вплести их в мои собственные локоны. Мои волосы и так были очень длинными, но их было недостаточно для заплетения и создания полного образа. Я никогда этого раньше не делала, хотя во многих случаях я использовала накладные локоны разных видов. Просто никогда не было плетения и косичек, мелких косичек. Из других методов использования дополнительных локонов, что я делала, самым длительным был первый и занял три часа. Это было для клипа “The Woman In Me”, который снимался в Египте у великих пирамид. Те локоны были заплетены в мелкие косички и вшиты в мой скальп, каждая на расстоянии дюйма, что позволяло моим собственным волосам свободно лежать между ними и натурально сливаться, создавая тем самым натуральный образ. Эти локоны были добавлены, чтобы прибавить длины, поскольку они были длиннее моих собственных волос. В основном, я использовала дополнительные локоны для объема или текстуры, но не для длины, так как я сохраняла свои волосы достаточно длинными в течение многих лет и часто выступала только со своими натуральными волосами.

Локоны, которые Дейзи собиралась вплести мне для телевизионной программы в Далласе, заняли гораздо больше, чем ожидалось. Мы начали до обеда, и в полночь она была еще далека до завершения. У меня на десять утра была назначена репетиция, и шанса отдохнуть снова у меня не было до шоу. День был весь распланирован, поскольку мы собирались снимать, так что дополнительная репетиция и пробы были необходимы в течение дня.

По прошествии многих часов, когда стало ясно, как много времени займет это приключение с вплетением дополнительных локонов в мелкие косички, я не знала, стоит мне поставить крест на этой идее и все прекратить, потратив впустую уже прошедшие часы, или продолжить и надеяться, что дело теперь пойдет быстрее, раз мы вошли в ритм.

Заплетение мелких косичек болезненно, особенно когда речь идет о таких тугих, какие делала Дейзи. Она удлиняла мои волосы более длинными косичками, так что вес волос давил на ряды, вшитые в мой скальп, и косички должны были быть цельными. Моя голова пульсировала, я была измотана, но у меня не хватило наглости давить на Дейзи с просьбами поторопиться, поскольку она и так работала так быстро, как могла. Я сочувствовала ей из-за ее усталости после часов копания в том, что казалось километрами волос. Она была опытной и сказала, что может продолжать, и намерена закончить. Так что мы продолжили, но пока мы закончили, наступило пять утра. Я была готова плакать и была ужасно расстроена от мысли, что мне придется давать столь важное шоу после бессонной ночи, и все во имя красоты. «Образа». Я чувствовала себя такой глупой из-за того, что умудрилась так экспериментировать со своей прической накануне столь важного события как телевизионная съемка живого концерта. И так хватало причин для волнений. Но откуда мне было знать, что это займет столько времени? Даже Дейзи, эксперт, не могла предположить, что это займет всю ночь.

Тем не менее, шоу продолжалось, свет и камеры сделали свое дело, скрыв усталость, которая могла проявиться вокруг глаз от недостатка сна, и я сделала шоу с каскадом из множества мелких длинных косичек, которые я так желала. Красота определенно временами встает в копейку, и этот случай был одним из самых дорогих для меня. Волосы – самый утомительный из запросов красоты, которые у меня возникают во время работы, поскольку их нужно, кажется, бесконечно расчесывать, собирать, делать проборы, скручивать, закалывать, укладывать, покрывать лаком и взбивать. Я часто нахожу, что сохранение красоты – одно из самых сковывающих обязательств перед ожиданиями любого наблюдателя. Если бы я собралась полностью освободить себя от необходимости соответствовать своему публичному имиджу, первое, что я сделала бы, это побрила бы голову. Конечно, я бы выглядела довольно уродливо, если бы так поступила, потому что у меня дурацкая форма головы, вероятно благодаря тому, что я родилась синюшным ребенком. У некоторых людей красивая форма головы, и они отлично выглядят лысыми. Ну, я не одна из них. Но все же, я полагаю, что постарев, я наберусь смелости и сбрею все волосы. Освобожу себя от постоянной борьбы по приведению ее в достойную форму, выгодно подчеркивающую мое лицо. Я, кстати, временами подумываю сбрить их сейчас и просто носить парики. Таким образом, мне пришлось бы волноваться о своих волосах только при выходе из дома, и выбор прически занимал бы секунд тридцать. По меньшей мере, у меня было бы разнообразие, а изменение решения в последнюю секунду дарило бы радость вместо стресса.

спасибо большое, очень интересно, хотя ситуация получилась дурацкая, прям как в поговорке  Специалист не сказала, как долго это займет времени, а Шания не подумала, что у нее завтра ответственный день  Но вина этой Дейзи, на мой взгляд, больше  Мой парикмахер всегда говорит, что прическа займет примерно столько-то времени, всегда добавляя его на случай всяких непредвиденностей. А тут..... Тоже мне, специалист 

всегда хвалю))

СКАНЫ ФОТОГРАФИЙ ИЗ КНИГА «С ЭТОГО МОМЕНТА»

Решила выложить оставшиеся сканы фотографий из мемуаров Шанайи «С этого момента». Книга вышла в 2011 году. В прошлом году я выложила несколько фрагментов из нее вместе с фотографиями из нее, а остальные снимки «зависли». Сегодня галерея пополнилась фото родителей, кадрами из эры Дирхëрст (не только со сцены и из-за кулис самого отеля, но и фотографии, сделанные в этот период дома), начала карьеры в Нашвилле, времяпровождения с группой музыкантов (в комментарии к одной из фотографий написано о шутке над музыкантами – в чем она заключалась, узнаете 1-го апреля) и с Фредом. Комментарии прилагаются.

По соответствующим альбомам разбиты снимки из фото-сессий Джона и Бо Дерек и Марка Селиджера и с концерта в Чикаго в 2003 году, когда публика вместе с Твейн махала руками под песню “Nah!”.

То, что я не смогла разбить на альбомы, помещено в альбом Разное.

Теперь у нас в галерее нет только одной фотографии из книги – ее я загружу, когда загружу остальные фотографии с той церемонии награждений.

lelik, да, я видела. У меня есть мысль перевода и издания ее на русском языке. Поживем - увидим. Я эту идею уже начала воплощать в жизни, но до полного перевода еще очень далеко.

Наконец-то запущена новая версия официального сайта, который, помимо оформления, пополнился и новым контентом. Особенно радуют новые фотографии, которые я уже добавила в галерею. Многие HQ, чем качественно отличаются от имевшихся сканов.

Часть 1: Фотографии из книги.

1965-1987: Детские и юношеские фотографии

1988-1991: Фотографии периода работы в Дирхëрст

1993: Начало карьеры в Нашвилле

1993: Съемки клипа “Dance With The One That Brought You”

1998: Съемки клипа “That Don’t Impress Me Much”

Различные фотографии, опубликованные в мемуарах «С этого момента»

2001-2011: Фотографии сына / с сыном Эйжей

2008-2011: Различные фотографии с Фредериком Тибо

у меня аткое же мнение хотя книгу не читала. Мне хватило обсуждения этой тему здесь

жаль, что мало. но мне кажется, все дело в Мэтте и его бзика на закрытости личнйо жизни, а писать. не упоминая его - сложно

да? а я думала, она после замужества стала вегетарианкой.... А ведь она люила мясо, лосятину там и прочее